Смоленск, Польша и Гражданская война 100-летней давности в историко-публицистическом материале Алексея Иванцова.

ПОМНИТЕ НАС, ПОТОМКИ!

«Не плачь, не плачь, матушка, да радость моя,
   В ту пору наплачешься, после, без меня….»

(старинная солдатская песня)

Вспоминая многие знаменательные даты, мы как-то неоправданно забыли об одной из трагических страниц нашей истории периода Гражданской войны, столетие которой приходится на этот, 2020-й, год.

Казалось бы, столько воды уже утекло, но до сих пор тёмным пятном той поры является, так и не изученная до конца советско-польская война 1919-1920 годов.

 Как и любая другая война, она неотвратимыми страданиями прошлась по судьбам многих людей, в том числе и наших земляков - уроженцев и жителей Смоленской области. И вот сейчас, 100 лет спустя, с пыльных страниц смоленских архивов перед нами встают живые образы красноармейцев, прошедших через плен и испытавших на себе его зловещее оружие– польские лагеря смерти. Трудно теперь представить, что подобное когда-то происходило на самом деле, но тем не менее это было...

Стремясь создать  Польское государство в пределах границ Речи Посполитой 1772 года, с установлением контроля над Белоруссией, Украиной, Литвой и геополитическим доминированием в Восточной Европе, правительство Юзефа Пилсудского в союзе с украинским националистом Петлюрой, вступило в войну с молодой Советской Россией.

Не будем вдаваться в подробности тактических просчетов командиров Красной Армии, но ту войну,  «разжигавшую пожар мировой революции», они проиграли.

В результате поражения Красной Армии  на западе были утрачены значительные территории бывшей Российской империи, сама армия понесла огромные людские потери, где помимо большого количества убитых и раненых, в польский  плен попало свыше 150 тыс. красноармейцев.

Для того, чтобы содержать такое огромное количество пленных, «вторая Речь Посполитая» создала огромный «архипелаг» из десятков концентрационных лагерей, станций, тюрем и крепостных казематов. Он раскинулся на территории Польши, Белоруссии, Украины и Литвы и включал, в том числе открыто именовавшихся в тогдашней европейской прессе «лагерями смерти» и, так называемые, лагеря интернированных (в основном это были концлагеря, построенные немцами и австрийцами в период Первой мировой войны, такие как Стшалково, Шиптюрно, Ланьцут, Тухоле), но и тюрьмы, сортировочные концентрационные станции, пункты сосредоточения и различные военные объекты вроде Модлина и Брестской крепости.
          Сюда же следует отнести  рабочие команды, формировавшиеся из узников и работавшие в округе  у окрестных помещиков. Труд этой категории пленных был тяжел, так как приходилось им чего только не делать: и рыть окопы, копать могилы, подносить снаряды, а работая на панов, вместо лошадей на себе таскать плуг и борону

Вот как по этому поводу рассказывал Александр Устинович Киркин: - «Попал я в плен в конце августа 1920 года под Варшавой. Там же меня и работать заставили. В лесу резали деревья и проводили узкоколейку. В плену было очень плохо и холодно и голодно, да и поляки постоянно издевались».

В продолжение ему сохранились воспоминания Романа Андреевича Зайцева,  пленённого 17 августа 1920 года, а затем работавшего под городом Владау. «Заготавливали мы колья для проволочных заграждений. Поляки говорили, что по реке Буг будет граница проходить. Чтобы мы не сбежали, каждому из нас на ноги колодки надели. Но мы с напарником сумели в лесу скрыться, а потом белорусские  рыбаки нас через реку переправили. На другом берегу, мы по лесу поблуждали и наткнулись на группу евреев, которые от отрядов Балаховича прятались. Вот с ними, мы потом  к своим и вышли».

Уроженец Велижского уезда  Михальчёнок Филипп Харлампьевич так описывал своё пребывание в польском плену: «Под Минском в августе 1920 года я попал в плен. После долгих мытарств направили меня в город Смолевичи и заставили работать грузчиком на складах. Работать приходилось много, но обращались с нами плохо. Поэтому вскоре я оттуда и убежал».

Наш земляк, Медников Иван Михайлович из Рославльского уезда ушел на войну с немцами в 1914 году в возрасте 24-х лет. За короткое время заслужил Георгиевский крест и медаль 4-й степени. Раненым попал в австрийский плен, выжил и весной 1919-го вернулся на родину. В августе этого же года добровольно вступил в РККА, а в сентябре был направлен на польский фронт. Воевать пришлось недолго. В декабре попал в плен, где использовался на всевозможных работах 2 месяца в Виленской губернии. Из плена Иван убежал из- под конвоя и в конце концов с большим трудом вернулся в Россию.

Следует отдать должное тем пленным красноармейцам, труд которых использовался на самых тяжелых вспомогательных работах при постоянных побоях и издевательствах, они не уронили человеческого достоинства перед поляками, не смирились со своей участью, а при первом удобном случае, бежали из плена, не смотря ни на что.

Ho это нe знaчит, что военнопленные только страдали. На первых порах в лагерях работали даже буфеты. Из числа пленных организовывались кухонные комиссии, в обязанности которых входило получение и распределение продуктов на скдадах и наблюдения за их закладкой в котлы.  Действовали коммунистические ячейки, особенно после заключения мира. Активную пропаганду вели также представители антисоветских организаций Б. Савинкова, С. Булак-Балаховича, С. Петлюры и другие. Пленные  имели возможность удовлетворять свои религиозные потребности, посещать курсы по ликвидации неграмотности,  читать польские и русскоязучные газеты, в том числе и издававшиеся в лагерях, посещать лагерные кинотеатры, участвовать в художественной самодеятельности (хоры, драмкружки).

Один из таких кружков был открыт в лагере Тухоль. Вот как обращались организаторы кружка к своим соратницам по несчастью.

«Возвание президиума культ-просветительного кружка военнопленных офицеров лагеря «Тухоль».

Дорогие соотечественницы, руководимый нами кружок военнопленных офицеров, имеющих в своем составе 100 человек, постановил своей задачей бескорыстное служение всему русскому населению лагеря, дабы осветить его постоянно серые будни, поднять дух и пробудить ум, угасающий под бременем тяжелых условий арестантской жизни. Мы хотим использовать всё возможное, чтобы дать неграмотному грамоту, грамотному-знания, а всем вместе-разумные развлечения.

При содействии представителя «УМСА» мы имеем театр, а в нем драматическую, вокальную, музыкальную секции. В ближайшие дни мы, вероятно, осуществим  мечту об открытии школы грамоты, курсов, лекций и бесед с красноармейцами. Первые опыты работы доказали нам необходимость немедленного расширения масштаба деятельности, но мы не можем удовлетворять этой потребности в полной мере пока лишь по причине недостатка  в нашей среде серьёзных и идейных женщин.

Наши театральные постановки неполны, скудны и тяжелы по технике выполнения только за отсутствием женщин. Это обстоятельство и побуждает нас обратиться к вам с настоящим воззванием и просьбой войти в состав нашего кружка, чтобы оказать посильную помощь в просветительской работе. Откликнувшихся на этот зов просим расписаться на сём и пожаловать в театр кружка ежедневно к 2 часам дня.»

Это возвание  подписал председатель культурно-просветительского кружка Александр Павлович Сорокин, командир Красной Армии, которому на тот момент едва исполнилось 26 лет. Помимо этого подписи поставили 3 члена правления кружка и секретарь.

Как бы это не звучало удивительно, но и  в условиях плена нашлись женщины, откликнувшиеся на данный призыв. Их насчитывалось 21.

Как работал этот кружок, теперь сказать трудно, но зато известно, что в результате его деятельности проявились вспыхнувшие чувства  офицеров к одной из женщин.

Кем была та неизвестная Лидочка, которой писались «секретные» записки узнать по-прошествии столько времени невозможно. Однако поражает стиль тех посланий, на которых, не мешало бы, поучиться и современной молодежи. Влюбленный писал так: «Очаровательная Лидочка, Я совершенно не могу владеть собой, в то время как вижу Вас. Вы своей красотой и симпатичной внешностью заставляете меня быть в каком-то очаровательном кругу, что я даже не нахожу слов и тех фраз, которые могли бы объяснить всё то, что я чувствую. Я считаю себя счастливым только тогда, когда буду иметь возможность познакомиться с Вами, если Вы симпатизируете моим чувствам, то надеюсь, что найдете время для взаимного знакомства.                           Преданный Ваш друг Кузя (Кузнецов)».

Второй влюбленный  на всех своих записках, сложенных пополам надписывал «совершенно секретно». При этом к Лидочке он обращался проще. «Дорогая Лидочка. При первой встрече  в настоящее время с вами Ваша прелестная фигура очаровала меня, а также исходящая от вас внешность и мои чувства, на которые надеюсь получить ответ безо всякого стеснения и формальностей. Отвечайте. Левченко»

 Несмотря, на подобного рода события, происходившие среди военнопленных в лагерях,  Стшалково и Тухоль оставались самыми смертоносными для узников концлагерями, расположенные на территории Польши.  Но  многие поляки не видели в этом ничего плохого, ибо убить, или замучить “большевика” по их мнению, к которым относились и мирные советские жители, не считалось грехом. 

Наиболее ярко антироссийские настроения, царившие в польском обществе, сформулировал тогдашний заместитель министра внутренних дел Польши Юзеф Бек: «Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, которую у нас испытывают по отношению к ней».

Десятки тысяч пленных не просто погибли в польском гулаге, а были замучены холодом, голодом, бесчеловечными пытками.

Примеров тому сохранилось предостаточно. Во что это выливалось на практике можно понять из рассказа взятой  в плен 18 августа 1920 года Екатерины Михайловны Новиковой, служившей в банно-прачечном отряде. «Взяли нас в плен солдаты польского генерала Булак-Балоховича, приказали построиться. Стали среди нас искать комиссаров, командиров и евреев. Подошли к одному еврею и спрашивают: «Ты еврей?». «Да»,-говорит тот,-«Я-еврей». «Ну, тогда пошли вешаться», - и повели несчастного к дереву. Накинули на шею веревку и тут же повесели. Но долго висеть телу не дали, через несколько минут сняли его с дерева и саблями изрубили. Помимо этого еще двух наших сослуживцев изрубили.  Меня же с другими  девушками заставили в обслуге поляков работать, и били нас и обзывались, как хотели, благо, что не насиловали». А было на тот момент  Екатерине всего лишь 18 лет.

Подобный случай произошел и с Михаилом Семеновичем Сарабьевым, Прежде чем оказаться в лагере, он стал свидетелем расправы над своими сослуживцами. «Заставили всех взятых в плен показывать, у кого есть крест на груди. У кого креста не было, а таких человек 15 нашлось, дали в руки веревки и велели самим повеситься. У меня крестик крупный серебряный был, так его с шеи один поляк сорвал и себе забрал. А после этого направили нас в лагерь Тухоль. Вот там-то пришлось испытать настоящие муки. В лагере было скверно, есть даже сырую картошку приходилось. От  голода многие пленные  удавились. А уж издевались над нами как хотели. Придет, бывало, комендант лагеря со своими помощниками, построит всех смирно, а потом, кто ему не понравится,  начинает пороть и заставляет ходить на локтях и на пальцах по камням».

Вообще положение военнопленных в лагере Тухоль было одно из самых бесчеловечных. Александр Сорокин, тот самый организатор театрального кружка, вспоминал: «В лагере было что-то ужасное. Люди замерзали от морозов в сырых землянках. Питание-болтушка - вода и неочищенный картофель, строгость неимоверная. Люди раздетые влачили своё жалкое существование».

Переживший польский плен 27-летний Федор Хренов оставил потомкам такую запись: «Оказавшись в лагере Тухоль, нас построили и приказали выйти евреям, полякам, коммунистам и командирам. Всех, кто вышел, в том числе и я, так как был командиром Красной армии, польские унтер-офицеры стали нещадно избивать плетками и прикладами. После этого нас направили в барак для комсостава, где стоял неимоверный холод, и напрочь отсутствовало нормальное питание. Пробыв в таком положении несколько дней, мы стали требовать улучшения своих условий. Но вместо этого комендант лагеря отправил меня на гаупвахту на 4 дня».

                     Справедливости ради стоит указать, что таким же образом поляки расправлялись не только с советскими пленными, но и с поляками – коммунистами, которых тоже несколько тысяч умерло в тех же лагерях.

Для военнопленных практически не было и медицинского обслуживания. В лагере Стржалково температура в бараках была таковой, что военнопленные отмораживали ноги.

Помимо этого ситуация усугублялась эпидемиями, бушевавшими в Польше в тот период войны и разрухи. В документах упоминаются сыпной тиф, дизентерия, испанка (грипп), брюшной тиф, холера, натуральная оспа, чесотка, дифтерия, скарлатина, менингит, малярия, венерические заболевания, туберкулез.

Лагеря военнопленных не избежали заражения инфекционными заболеваниями, а зачастую были их очагами и потенциальными рассадниками.

              В июне 1921 года в лагере Стшалково вспыхнули эпидемия сыпного тифа и «лихорадка» исключительно от недостаточного питания: «Военнопленным варят суп из капусты, картофеля, крупы, гнилого творогу и фасоли, что смешанное вместе представляет бурду, причём отсутствуют всякие жиры... В лагере в буквальном смысле этого слова создалась паника среди военнопленных, и начались массовые побеги с целью спастись от эпидемии и смерти.

В госпитале, куда отправляют военнопленных, существуют возмутительные порядки: доктор Габлер жесточайшим образом издевается над больными, сажая их на неделю и больше в «пак» (карцер) при повышенной температуре за то, что они не встают при его появлении в бараках.  

Больные, помещённые в «пак», пробыв там сутки-двое, умирают.

  Об этом госпитале рассказывал Николай Корешков, 26-летний красноармеец уроженец Сычевского уезда. Находясь в Стшалково. в  декабре заболел дизентерией, почти целый месяц провалялся в госпитале безо всякого лечения. «А когда в барак «после излечения» направили, однажды появилась возможность убежать,  что я ночью и сделал».

                 В результате нечеловеческие условия содержания пленных имели самые жуткие последствия и приводили к быстрому их вымиранию..

            Как сложилась судьба Лидочки и её поклонников- офицеров, к сожалению, неизвестно. Как неизвестна и судьба  десятков тысяч сгинувших навсегда в польском плену красноармейцев. Российские исследователи считают, что жертвами польского плена  стало более 80 тысяч советских солдат. Поляки, естественно, эти цифры занижают в разы. Но что бы там не говорили они в своё оправдание, даже через 100 лет можно отчетливо  увидеть следы тех преступлений, которые совершали их предки.  

Печально! Однако помнить о жертвах  той страшной, но почему-то забытой войны, просто необходимо!

 Алексей Иванцов- учитель истории,  

член Союза краеведов России.